переливами чувств. Не всегда поймешь их, но всегда очаровательна шелковая ткань затаенных волнений.
Я сошла с ума, о мальчик странный,
В среду, в три часа!
Уколола палец безымянный
Мне звенящая оса.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О тебе ли я заплачу, странном,
Улыбнется ль мне твое лицо?
Посмотри! На пальце безымянном
Так красиво гладкое кольцо.
Разбросаны в строках и строфах звенья цепи чувств, но не свяжешь их в одно, они — недосказанные.
И не доскажет. Скроет в сердце темные символы, стыдливо и грустно уронит увядшие слова в детски-созвучном и однообразном размере стиха. Ахматова знает холодный и жадный вопрос —
Расскажи, как тебя целуют,
Расскажи, как целуешь ты.
Не грешное ли это любопытство? — Разве для того пишут поэты, чтобы научить целовать, рассказывать о своей любви?.. Прочтешь, и станет на душе беспокойно и весело, точно стихами открыл глаза своим еще незрячим чувствам и по-новому увидал черты и минуты жизни. Надо самому досказать отрывистые строки, интуитивно воссоздать образы. А сама Ахматова — бесконечно далекая, потусторонняя, и о себе говорит вне времени —
В то время я гостила на земле.
Мне дали имя при крещеньи — Анна,
Сладчайшее для губ людских и слуха.
Так дивно знала я людскую радость,
И праздников считала не двенадцать,
А столько, сколько было дней в году.
Это рассказала о себе не «поэтка» Анна Ахматова, а невеста Христа, древняя мученица Анна, влюбленная в святого Себастьяна. Спокойно глядя непорочными глазами, стояла перед Диоскором, говорила о радости пытки, о блаженстве райских лилий. Или опять в этом — изысканная манерность, умение современного человека одеваться в чувства всех веков? — и повторяется причудливый образ, о котором я прочел в стихах Георгия Эрарда? — /156/