с отгадкой и написали Верховскому по сонету на разгаданные слова19; замечательно при этом, что в «скрытой» и «нескрытой» частях сонета Верховского обыгрывались названия пяти книг Вяч. Иванова, а также обычаи и занятия башенных собраний.
Несколько раньше поэты на «башне» занимались анаграмматической игрой с именами собственными. В 1906 г. Сологуб послал Иванову стихотворение, представляющее собой различные возможные разгадки его имени: «Что звенит? / Что манит? / Ширь и высь моя! / В час дремотный перезвон / Чьих-то близких мне имен / Слышу я. <…> Вящий? Вещий? / Прославляющий ли вещи? / Вече иль венец? / Слава? Слово или слать? / Как мне знаки разгадать? <…> В сочетаньи вещих слов, / В сочетаньи гулких слав, / В хрупкий шорох ломких трав, / В радость розовых кустов / Льется имя ВЯЧЕСЛАВ»20. Вяч. Иванов записал в дневнике от 2 июня 1906 г.: «Неожиданное письмо от Сологуба, полное какой-то двоящейся любви-ненависти, с красивыми стихами на имя «Вячеслава». Какая-нибудь новая попытка колдовства. Игра в загадки, за которой таится нечто, глубоко им переживаемое» (2, с. 745). В ответ Вяч. Иванов написал стихотворение, которое сам определил как «поэтический апотропей против чар Сологуба» (дневник от 4 июня 1906 — 2, с. 746; «апотропесм», по-гречески «отвращающим беду», в архаической древности называли волшебный оберегающий талисман), противопоставляя себя — поэта солнца и дня — Сологубу — поэту солнечного заката и ночи, поэту-солнцеборцу (см. стихотворение «Змий, царящий над вселенною…»). Эту же идею демонстрировала изощренная игра с именем и псевдонимом Сологуба: исконное имя поэта Федор по-гречески означает «Божий дар», а принятый им псевдоним «Сологуб» с помощью анаграмматической перестановки букв преобразовывается в нечто прямо противоположное дарованному ему при крещении имени: «СОЛнцеГУБитель». В отосланном автору «Навьих чар» «магическом» стихотворении это мифопоэтическое «истолкование имени» было раскрыто прямо в заглавии: «Федору Сологубу (в истолковании: Божидару, нарекшемуся Солнцегубителем)»21, а в публикации в «Золотом Руне» (1909. № 2-3), напротив, скрыто, но ключ для разгадки выделен графически. Кажется, на это увлечение Вяч. Иванова словесными загадками и разгадками намекала эпиграмма на него Сологуба того же 1906 г.: «Из леса криптомерии / Встает Комплиментарий <…>»22; по составляющим слово «криптомерии» греческим корням «скрытый» и «часть» оно могло указывать на криптограмматические опыты Вяч. Иванова23.
Хлебников мог читать опубликованный в 1907 г. в «Цветнике Ор» цикл Вяч. Иванова «Золотые завесы», где скрываемое имя было анаграмматически разъято и рассредоточено по всему тексту, причем читателю несколько раз указывалось, что он должен пытаться разгадать его; это имя — Маргарита, Маргарита Сабашникова, к которой обращен цикл24. Стихи с анаграммами на «башне» писал и Кузмин («Петь начну я в нежном тоне…»25, 1909, посвященное падчерице Вяч. Иванова В. К. Шварсалон, и др.).
В такую среду, провоцирующую поиски смысловых возможностей слова, окунулся молодой Хлебников, когда с осени 1909 г. начал регулярно посещать «башенные» собрания.
Переходя к вопросу, откуда взялись хлебниковские прозвища-псевдонимы, следует прежде всего остановиться на одном поэтическом свидетельстве самого Хлебникова, непосредственно относящемся к загадке его имен. Опубликованное H. И. Харджиевым в 1940 г., оно до сих пор не становилось предметом специального рассмотрения. Речь идет о стихотворении «Охотник скрытых долей…», последнем среди тех поэтических опытов, которые были посланы Вяч. Иванову 31 марта 1908 года; оно находилось непосредственно перед прозаическим обращением
/146/