системы вариант обнаруживаемого в инонациональной культуре архетипа.
Раскрытию темы неодолимости «тихого ада» — реальности, сводящей с ума своей будничностью и монотонностью, посвящено стихотворение «Из окна. 1» (1921):
Нынче день такой забавный:
От возниц, что было сил,
Конь умчался своенравный;
Мальчик змей свой упустил;
Вор цыпленка утащил
У безносой Николавны.
Но — настигнут вор нахальный,
Змей упал в соседний сад,
Мальчик ладит хвост мочальный,
И коня ведут назад:
Восстает мой тихий ад
В стройности первоначальной.(Ходасевич 1989:135-136)
Этот тихий ад не может быть не только преодолен, но даже поколеблен. И если от возницы умчался конь, от мальчишки улетел змей, а у безносой Николавны вор утащил цыпленка, то вскоре все встанет на свои места и вновь воцарится обыденность «в стройности первоначальной».
Иной ряд элементов этого тихого ада, который подстерегает уже не «за окном», а в самой комнате: «штукатурное небо», «солнце в шестнадцать свечей», стулья, стол, кровать, часы, которые идут в кармане «с металлическим шумом» — представлен в стихотворении «Баллада» (1921). Однако здесь трагизм неодолимости низкой действительности:
О, косная, нищая скудость
Безвыходной жизни моей!(Ходасевич 1989:152) —
снимается преодолением этого тихого ада монотонной серой обыденности поэзией, творчеством.
В стихотворении «Гляжу на грубые ремесла» (1922) усилен мотив противодействия, неприятия низменной действительности при осознании всей иллюзорности этих попыток: /212/