Она умышленно затягивает рифму на долгом звуке и нарочно продолжает фразу из третьей строки в четвертую, создавая искусственный, но неотразимый эффект наивности.
Вижу выцветший флаг над таможней
И над городом желтую муть.
Вот уж сердце мое осторожней
Замирает, и больно вздохнуть.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я думала: томно-порочных
Нельзя, как невест, любить.
И она умеет рифмовать сочетаниями слов, причудливыми, но выразительными. Ее рифмы, как скрипка, искусно замирающая в конце прелюдии длительным стоном. Разве похожи на рифмованное созвучие эти необычные сочетания слов? —
Было душно от жгучего света,
А взгляды его — как лучи.
Я только вздрогнула: этот
Может меня приручить.
Благодаря таким условностям стиха, поэзия Ахматовой кажется надуманной и болезненно-нервной. Она не привлекает, но втягивает в себя, как порочная радость. Но ее технические приемы сложения стихов подчеркивают, ассонансами долгих слогов углубляют смысл, подсказывают чувство. И без этого нельзя. Ведь иначе —
Кто стать звенящими поможет
Еще не сказанным словам?
3
At once to conclude such a fruitless dissension,
Be false, my sweet Anne, when I cease to adore You!
Lord Byron — «To Anne»
Это не уменьшает и не исключает наслаждения стихами Ахматовой, но делает его иным. Она никакой красоте не молится. И не для красоты написаны ею звенящие строки. Только и можно сказать, что они женственно-изящны, но не прекрасны; сильны своей затаенной грустью, дымчатыми намеками, но ничего не говорят до конца. Не то ценно, что написано в строфах, но что сквозь хрустально-однообразную оболочку светится /155/