моей растерзанной утробы», поскольку нейтрально-поэтическое «растерзанной» эту «грань» переходит.
Любопытно, что именно Кузмин, переводя бурлескный сонет «Диалог между Бабьекой и Росинантом», почувствовал необходимость сохранить оттенок простонародности в репликах Бабьеки: «Andá, señor, que andáis muy mal criado» («Andá» — это простонародная форма императива, широко использовавшая в испанской поэзии Золотого века как знак простонародности). Кузмин по принципу сдвинутого эквивалента находит полный аналог, однако другими средствами, лексическими, и применяя его в другом месте сонета: «А как насчет соломы там и сена?»
Необходимо подчеркнуть, что формально, как мастер художественного перевода, Кузмин уступает Лозинскому, обратившемуся двадцать лет спустя к тем же стихам, которые ранее перевел Кузмин. Яркое тому подтверждение — перевод песни Карденио из XXVII главы 1-й части. Это — своеобразная «обязательная программа», в исполнении которой (особенно если речь шла об изощренных стихотворных жанрах, формах и размерах европейской ренессансной лирики) петербургская школа перевода достигла особых успехов. Кузмин здесь явно уступает Лозинскому.
Кузмин:
Что мне счастья рушит твердость?
Гордость.
Что дает печали древность?
Ревность.
Что в терпенье мне наука ?
Разлука.
Значит, горестная мука
Никаких лекарств не знает,
Раз надежду убивает
Гордость, ревность и разлука.Ватсон:
Что превратило жизнь мою в мученье?
Презренье.
Что доли злой усилило плачевность?
Ревность.
Сгубила радость всю какая мука?
Разлука.
/192/