/93/
Будешь ли некогда мною ты зрима?
Рвется душа, нетерпеньем объята,
К гордым остаткам падшего Рима!..(Небо Италии, небо Торквата…)
и, наконец, нетерпением, когда казавшееся невероятным сбывается:
Вижу Фетиду; мне жребий благой
Емлет она из лазоревой урны:
Завтра увижу я башни Ливурны,
Завтра увижу Элизий земной!(Пироскаф)
Мечта исполнилась, земной Элизий был увиден воочию, но за это была заплачена цена, указанная в столь популярном в и России речении: «vedere Napoli e morire». Впрочем, не того ли желал Баратынский, когда в этом, оказавшемся прощальным стихотворении писал:
И кто, бесчувственный, среди твоих красот
Не жаждал в их раю обресть навес иль грот,
Где б скрылся не на час, как эти полубоги,
Здесь Лету пившие, чтоб крепнуть для тревоги,
Но чтоб незримо слить в бессмыслии златом
Сон неги сладостной с последним вечным сном.
Итак, стихотворение было написано в Италии, увиденной воочию. И тем не менее перед нами не столько непосредственное описание Италии, сколько Италия, данная ″в пересказе″ (в буквальном и грамматическом — пересказ чужой речи — смысле),8 ″образ Италии″ для России, с точки зрения России, в контексте России. Иными словами, в стихотворении Баратынского предстает ″русское клише″ Италии, сложившееся
8 Ср. постоянное подчеркивание этого пересказа: «имел ты на устах», «именовал ты нам», «по твоим словам», «ты не забыл», «живые твои речи», «помня сладкий юг».