автобиографических признаний в ″Охранной грамоте″ и в других вещах поэта. В ″Сестре моей жизни″ Пастернак и по этому поводу склонен был полемизировать, как в перекликающемся с ранним Маяковским стихотворении ″Любимая — жуть! Когда любит поэт″:
Он вышел из моды. Он знает — нельзя:
Прошли времена и — безграмотно.Он видит, как свадьбы справляют вокруг.
Как спаивают, просыпаются.
Как общелягушечью эту икруЗовут, обрядив ее, — паюсной.
Как жизнь, как жемчужную шутку Ватто
Умеют обнять табакеркою.
И мстят ему, может быть, только за то,
Что там, где кривят и коверкают,Где лжет и кадит, ухмыляясь комфорт,
И трутнями трутся и ползают,
Он вашу сестру, как вакханку с амфор.
Подымет с земли и использует.
Стихи о любви в ″Сестре моей жизни″ отличаются редкой подлинностью. Пастернак готов писать в них обо всем, не ограничивая себя, как видно из последней строки приведенного текста, ни темами, ни словами, этим темам отвечающим:
Я и непечатным
Словом не побрезговал бы…
В лирических стихах ″Сестры моей жизни″ Пастернак иногда близок к прозаическому описанию. Чтобы в этом убедиться, достаточно с соответствующей сценой из романа ″Доктор Живаго″ сравнить запись деталей танца в конце стихотворения ″Заместительница″:
Чтоб прическу ослабив, и чайный и шалый,
Зачаженный бутон заколов за кушак,
Про вальсировать к славе, шутя, полушалок
Закусивши как муку, и еле дыша.Чтобы, комкая корку рукой, мандарина
Холодящие дольки глотать, торопясь
В опоясанный люстрой, позади, за гардиной,
Зал, испариной вальса запахший опять.
То, что по поводу вальса, в котором участвует героиня книги, можно писать об ″испарине″, создает не только новую поэтику, но и совсем иное отношение к женщине. Напомню еще как бы фрагмент новеллистического описания, где оба — герой и героиня — описываются как бы сторонним наблюдателем:
Из рук не выпускал защелки,
Ты вырывалась,
И чуб касался чудной челки
И губы — фиалок.
В стихотворении ″Ты так играла эту роль!″ третий — наблюдатель — совсем удивительным образом сочетается с автором и героем: этот последний перестает помнить то, что ему бы надлежало помнить только в том случае, если бы он стал сторонним наблюдателем собственного /86/