[фрагмент]
Книга Б. Пастернака ″Сестра моя жизнь″ представляет собой совершенно особенное явление в поэзии нашего века, да и во всей мировой поэзии, как и в поэзии самого Пастернака. Если пытаться в немногих словах описать то главное, что ее отличает от других сборников того же Пастернака и других поэтов начала XX века, то можно сказать следующее (здесь и дальше я буду, не цитируя буквально, приводить или пересказывать высказывания о ней самого /83/ Пастернака, в том числе и услышанные мною в разное время от него самого).
Вяч. Вс. Иванов. Фото: damian.ru
Книгу определило совмещение нескольких разнородных, но для ее сути и духа равно существенных событий и явлений. Ее подзаголовок (″Лето 1917 года″) обозначает исторический фон, для нее в высшей степени важный именно потому, что книга не ставила себе задачу отражать его. Задача была несравненно больше и выше: соответствовать духу событий, их размаху и мощи. Мы найдем рассыпанные по книге примеры тех летних месяцев 1917 года, когда книга писалась или рождалась. Они нужны как достоверные знаки неотъемлемости книги ″Сестра моя жизнь″ от времени, когда она возникла, но к ним совсем не сводится то, что можно сказать о связи поэзии с историей. Пастернак набросал в июне-июле того же 1917 г. ″Драматические отрывки″. Действие первого из них, где главным героем выступает Сен-Жюст, происходит в конце июня — начале июля 1794 г. Для Сен-Жюста в интерпретации Пастернака всего важнее ощущение единства с природой, благодаря которому:
В Париже рукоплещут липы грому,
И гневаются тучи, и, прозрев,
Моргает небо молньями и ливнем.
Сен-Жюст, подобно поэту в поздних стихах Пастернака и самому Пастернаку в момент писания книги ″Сестра моя жизнь″, одержим бессонницей, отменяющей ночь:
Как спать, когда безмолвье дум твоих
Бросает в трепет тишь, бурьян и звезды
И птицам на дает уснуть. Всю ночь
Стоит с зари бессонный гомон чащи.
И ночи нет.
Сопоставление этих (и других им подобных) речей Сен-Жюста в ″Драматических отрывках″ Пастернака с дословной записью тех же ощущений в сборнике стихов, написанных Пастернаком тогда же, проясняет, как неотрывны были для него в те летние месяцы природа и история. То ощущение полного единства с природой и с жизнью, которым определяется ″неромантическая″ и ″несовременная″, по словам самого Пастернака, поэтика этого сборника, сродни речам Сен-Жюста. В стихотворении ″Распад″, эпиграфом к которому взяты слова Гоголя ″Вдруг стало видимо далеко во все концы света″, Пастернак передал это же чувство разъятости всей вселенной:
И воздух степи всполошен,
Он чует, он впивает дух.
Солдатских бунтов и зарниц. Для Пастернака солдатский бунт и зарница — явления одного порядка, оба воспринимаемые как сногсшибательная новость. К поэту вернулась способность первичного восприятия-удивления, и он ее расходует по назначению — прежде всего на природу.
Рядом с историей, для России, раскрывшейся в то лето невиданным за все тысячелетие образом, и с природой, которую ответно для всех невиданным образом раскрывает поэт, в книге есть еще удивительный персонаж — любовь поэта. Как и история, она не столько явлена сама по себе, сколько все в книге окрашивает — и преимущественно в тона безмерно радостные. Мажорность ритмов и образов в стихотворении ″Дождь″ безгранична, как основное событие, с объявления о котором стихотворение начинается:
Она со мной. Наигрывай,
Лей, смейся, сумрак рви!
Топи, теки эпиграфом
К такой, как ты, любви!
Такая любовь определила невероятную радостность книги. Давно замечено, что у поэтов, особенно больших, за миры, открываемые для них любовью, и плата, которую они сами и их /84/