Георгий Левинтон
Сюжет, намеченный в заглавии, насколько нам известно, в науке по существу не рассматривался, во всяком случае, как самостоятельная тема; все, что делалось в этой области, существует в виде отдельных наблюдений, весьма важных, иногда даже очень многочисленных (как, например, гумилевская тематика в книге О. Ронена1), но не сведенных воедино. Настоящие заметки тоже ни в коей мере не претендуют на полноту или на «разрешение» названной проблемы, они носят самый предварительный характер, проявляющийся уже в том, и в первую очередь в том, что нам не удалось пока выявить тематическую общность или общую тему гумилевских подтекстов у Мандельштама (какой, скажем, для цитат из Достоевского оказывается проблема взаимоотношения православия и иудаизма, русского и еврейского начал и т.п.). По существу мы попытались лишь рассмотреть некоторые — в том числе уже известные и даже бывшие предметом дискуссии — сопоставления. Мы начнем с наиболее известного из них, но прежде необходимо сделать несколько общих замечаний.2
Плодотворность сопоставления Мандельштама и Гумилева, помимо более или менее самоочевидных аргументов (как биографического, так и поэтического порядка), засвидетельствована самим Мандельштамом в знаменитом письме к Ахматовой 25 августа 1928 года (вернее приписке к письму П.Н. Лукницкого — биографа Гумилева3), цитируемое (с некоторыми пропусками) в «Листках из дневника»:4 «Знайте, что я обладаю способностью вести воображаемую беседу только с двумя людьми: с Николаем Степановичем и с Вами. Беседа с Колей не прерывалась и никогда не прервется» (МСС, III, 255-56). Смысл этого утверждения понятен лишь при учете совершенно особых отношений Мандельштама с адресатом письма, т.е. того уникального поэтического диалога между Мандельштамом и Ахматовой, который «не прервался» даже со смертью Мандельштама5 (видимо именно поэтому Ахматовой важно было сослаться на это письмо) — на этом фоне кажется если не очевидным, то весьма вероятным, что речь идет не о «внутреннем монологе», не о бытовой привычке вести «воображаемую беседу»,6 а именно о диалоге в стихах и, может быть, некоторых прозаических текстах, продолжавшемся по крайней мере в течение 20-х годов. /30/