Примечания
1 Victor Terras. The Time Philosophy of Osip Mandel’stam. — «The Slavonic and East European Review», XVII, 109 (1969), с. 351.
2 H. Гумилев. Собрание сочинений, т. IV. Вашингтон, 1968, с. 363.
3 Символическую «Музыку с большой буквы» у Мандельштама отметил и Гумилев в 1914 году, в рецензии на первое издание «Камня» (Н. Гумилев. Собрание сочинений, т. IV, с. 326).
4 В этой триаде старуха явно примыкает к тюрьме, с которой связана и асонансом на низкотональное (темное) у. Вообще в этой строфе доминирует ударный гласный у (пять из десяти). Четыре ударных и одно безударное у находятся в рифмах, причем и опорные согласные во всех четырех рифмах (м и б) тоже темные. Такая звукопись подчеркивает мрачное настроение всей строфы.
5 Перекличка «детских» и «тюремных» образов подчеркнута и грамматической формой существительных (винительный падеж) и их синтаксической функцией (прямое дополнение) : забудь — птицу, старуху, тюрьму; вспомнишь — осу, пенал, чернику.
6 Все же тема молчания не исчезает в поэзии Мандельштама тридцатых годов. Воронежское стихотворение «Наушники, наушнички мои!..» (апрель 1935) содержит и прямую цитату из тютчевского «Silentium»: «Ну, как метро? Молчи, в себе таи, // Не спрашивай, как набухают почки…». Это, конечно, не тютчевское добровольное молчание, а молчание принудительное, диктуемое страхом: не спрашивай — даже о такой безобидной вещи, как наступление весны. См. анализ этого стихотворения в моей статье: «Mandel’stam’s Monument not Wrought by Hands», California Slavic Studies, VI (1971), p. 45-46.
Текст воспроизводится no изданию: Russian Literature. Амст., 1972, № 2, с. 126-131.
Текст по изданию: Записки Мандельштамовского общества, Том 7, Мандельштам и античность, Сборник статей, Москва, 1995.