Данте доказать, что «наказание таится уже в самом преступлении»87.
Нравственным побуждением Данте руководствуется и в тот момент, когда отправляется к отверженным селениям, ибо
Так глубока была его беда,
Что дать ему спасенье можно было
Лишь зрелищем погибших навсегда.(Чист., XXX, 136-139)
Его гонит ужас перед сонмом собственных заблуждений: «Так горек он, что смерть едва ль не слаще» (Ад, I, 7). Это признание (и не только оно) служило поводом именовать «Комедию» эпопеей совести88. Ее герой и автор действительно, как формулировал Стефан Цвейг, был страстотерпцем вины и искупления89. При встрече с Беатриче он переживает жесточайшее раскаянье:
Крапива скорби так меня сжигала,
Что, чем сильней я что-либо любил,
Тем ненавистней это мне предстало.
Такой укор мне сердце укусил,
Что я упал.(Чист., XXXI, 85-89)
В этом плане неким подобием поэту вырисовывается трагическая фигура Родиона Раскольникова, утратившего на какое-то время ощущение грани между добром и злом90. Возрождение острого чувства различия между ними и есть, по Достоевскому, восстановление погибшего человека, которое немыслимо иначе, как через муки совести, через столкновение «с действительностью и логический выход к закону правды и долга»91. И в самом деле, даже «Восьмичасовые всенощные» на Афоне не могут спасти, например, Ставрогина, и он, как к «последнему средству», прибегает к обнародованию своих преступлений, чтобы были люди, говорит он, «которые будут знать все и на меня глядеть, а я на них. И чем больше их, тем лучше»92. Попыткой пробудить в себе раскаянье и совесть объясняется настойчивое стремление Николая Всеволодовича вновь и вновь казниться образом изнасилованной им Матреши: «…я его сам вызываю, — исповедуется Ставрогин, — и не могу не вызывать, хотя и не могу с этим жить»93.
В эпосе Достоевского пробуждение совести — это первые шаги восхождения человека к дантовскому небесному трону,
… где все любовь,
Любовь к добру, дарящая отраду,
Отраду слаще всех, пьянящих кровь.(Рай., XXX. 40-42)
Это начало вокресения человека в человеке даже в том случае, если у подобного начала стоит смерть, как случилось со Смердяковым, Свидригайловым и тем же Ставрогиным.
Вместе с тем идея духовного обновления отдельной личности перерастала у Достоевского, как, впрочем, и у Данте, в идею национального возрождения. «Измениться в убеждениях, — утверждал он, —
/133/
